УРОКИ ИСКУССТВА

И. Шишкин Утро в сосновом лесу. 1889

Художник Иван Иванович Шишкин (1832—1898) любил писать «портреты» деревьев. Подобно тем живописцам, которые изображают людей, он старался не только добиться полного сходства с оригиналом, но передать характеры своих «моделей» и даже рассказать их историю. Нет поэтому ничего удивительного в том, что половину своей жизни Шишкин провел в лесах, делая зарисовки с натуры. Опушки и чащи, все виды растений и все породы деревьев, подлесок и мхи остались на его этюдах. Шишкин ходил в лес, как на работу. Он добровольно являлся туда на восходе солнца, чтобы постичь особенности утреннего освещения, хотя никто не заставлял его вставать так рано. Он не боялся леса поздним вечером — Шишкин вырос в городе Елабуге, окруженном дремучими лесами, и привык к ним с детства. Художник трудился, не покладая карандаша и кисти, и зимой, и осенью, и весной, а летние этюды и рисунки считал для всех своих коллег обязательными. Разве что болезнь могла оправдать в глазах Шишкина их отсутствие.Из всех деревьев больше всего любил он сосны. Возможно, к ним притягивала живописца его «хвойная» фамилия. Журналисты в его время писали даже, что Шишкин подает сосну, как Венеру среди деревьев. А Венерой звали в Древнем Риме богиню красоты.Однажды художник К.А. Савицкий, приятель Шишкина, сказал ему, что неплохо бы написать картину с медведями в лесу. Идея понравилась Ивану Ивановичу, и два живописца поделили между собой работу: Савицкий взялся изобразить медведей, а Шишкин — лес.Когда картина была закончена, стало совершенно ясно, что получился самый настоящий шишкинский пейзаж — сцена из домашней жизни леса. Здесь он напоминает человека, которого будит поутру яркое солнце.Солнце светит дремлющему лесу на верхушки деревьев, а он просыпается медленно, сны его, прежде чем рассеяться, сгущаются в туман. Бор, конечно, не может поворочаться с боку на бок, защищаясь от яркого света, но он все же поскрипывает стволами спросонок, пошевеливает ветками, и тот медвежонок, что стоит на задних лапах, прислушивается к нему. Так прислушивается утром кошка к шороху хозяйского одеяла: проснулся или нет?Между прочим, медведи на картине облюбовали поваленную сосну не живописности ради, а для того, чтобы привлечь к ней внимание зрителя. Потому что главный герой тут — именно эта сосна, а вовсе не медвежье семейство. Но на этот раз Шишкин изобразил ее не богиней красоты, а деревом с трагической судьбой. Когда-то, наверное, была эта сосна так крепка, что ветру, как бы сильно он ни дул, не удавалось ее сломать. Тогда, рассвирипев окончательно, он вырвал дерево с корнями и швырнул на обломок другого ствола — след давней бури. От удара сосна переломилась пополам.Савицкий поставил было под картиной свою подпись, но потом передумал и смыл.Полотно купил для своей коллекции московский купец и известный ценитель искусства Третьяков. Теперь оно висит в Третьяковской галерее, подписанное одним Шишкиным, и называется не «Мишка косолапый», как те конфеты, на обертке которых поместили репродукцию этой картины, а «Утро в сосновом лесу».

А. Куинджи Лунная ночь на Днепре. 1880

В один из зимних дней 1880 года петербуржцы выстроились в длинную очередь. Они выстроились вдоль улицы Морской и далее вдоль Невского проспекта совершенно добровольно, потому что очень хотели попасть на открытие выставки в здании Общества поощрения художеств. А вся выставка состояла из одной единственной картины. Это была «Лунная ночь на Днепре» Архипа Ивановича Куинджи (1841—1910).До Куинджи никто из художников не выставлял на обозрение широкой публики всего одну работу. Но это не единственное необычное обстоятельство, связанное с живописцем. Для жителей Москвы и Петербурга необычно звучала его фамилия — Куинджи. Она досталась Архипу Ивановичу от деда, которого прозвали по-татарски «Куинджи» — «золотых дел мастер», хотя был он не татарином, а греком.Для коллег-пейзажистов необычной казалась его манера писать картины. Он не старался выписывать каждую отдельную травинку или трещинку на древесной коре, а передавал общие очертания того, что изображал. За это его упрекали в неграмотности, в отсутствии должного художественного образования и в незнании природы. Куинджи обиделся и перестал участвовать в коллективных выставках. А публике его полотна нравились. Особенно «Березовая роща».И вот в 1880 году Куинджи написал «Лунную ночь на Днепре». Картина получилась самой необычной из всех. Он и сам это понимал, а еще понимал, что такая работа и одна стоит целой выставки. Все же Куинджи волновался, приглашал к себе в мастерскую друзей и корреспондентов, проверял на них силу воздействия картины.И сила оказалась так велика, что слухи о картине взбудоражили петербуржцев задолго до начала выставки, и народу собралось видимо-невидимо.Это произвело большое впечатление на Куинджи, который лично впускал посетителей в зал небольшими группами. А их поразило увиденное.Окна в зале были занавешены, помещение освещали несколько ламп — и луна над Днепром. У вошедших создавалось впечатление, что они на самом деле стоят ночью над рекой, смотрят на воду с лунной дорожкой, на украинские хаты внизу, на облака, подсвеченные лунным светом. Но взгляды их обязательно притягивала луна — и уже не отпускала. Ее сияние завораживало. И так это было торжественно, и так ясно, что раз в жизни только и можно увидеть такую ночь, такую волшебную, зеленоватую луну, что говорить никому не хотелось.Знаменитый художник Илья Репин тоже пришел на открытие выставки. Полотно он видел и раньше, а потому смотрел на людей. Позже он вспоминал, что у одних слезы стояли в глазах от восторга, другие же удивлялись, отчего так сияет луна, и просили разрешения заглянуть за полотно: нет ли там лампы?Многие приходили смотреть «Лунную ночь на Днепре» по нескольку раз. Поэт К.М. Фофанов посвятил картине стихи, которые положили на музыку. С полотна сделали репродукцию, и она разошлась в тысячах экземпляров. Еще до открытия выставки «Лунную ночь на Днепре» купил великий князь Константин и, как только выставка закончилась, забрал полотно и увез с собой в кругосветное плавание, чтобы не расставаться с ним. Прихоть представителя царской фамилии стоила ценителям искусства немало нервов: а вернется ли чудесное произведение в Петербург в целости и сохранности? Это был первый случай в России, когда картина имела такой необыкновенный успех.К сожалению, с годами краски сильно потемнели. Уже не пережить нам, глядя на картину, того, что пережили петербуржцы в 1880 году. Но все так же сияет на ней луна, и хочется смотреть на нее, не отрываясь.

М. Врубель Царевна Лебедь. 1900

Все помнят Царевну Лебедь по пушкинской «Сказке о царе Салтане»:

Глядь — поверх текучих вод

Лебедь белая плывет.

«Здравствуй, князь ты мой прекрасный!

Что ж ты тих, как день ненастный?»

А потом:

Встрепенулась, отряхнулась

И царевной обернулась:

Месяц под косой блестит,

А во лбу звезда горит...


М. Врубель Автопортрет. 1904

Однако Михаила Александровича Врубеля (1856—1910) вдохновили не стихи, а опера Н.А. Римского-Корсакова, написанная по сказке Пушкина: музыку и пение художник ценил едва ли не больше остальных искусств, а «Салтана» обожал. Царевну Лебедь Врубель изобразил в свете вечерней зари; ее оперение отливает перламутром. К сказочному образу подобрал он сказочные краски: тончайшие переходы от зеленовато-синего и серого к розовому.

Римский-Корсаков лучшей исполнительницей главных партий в своих операх считал певицу Надежду Ивановну Забелу. Врубель же и вовсе влюбился в нее, еще даже не видев лица, а только услышав голос. Впоследствии они с певицей поженились. После этого подружился он с Н.А. Римским-Корсаковым, которому написал однажды в письме, что благодаря его «доброму влиянию решил посвятить себя исключительно русскому сказочному роду». Тогда-то художник и соединил в своем воображении героиню любимой оперы и любимую женщину: у Царевны Лебеди лицо Забелы-Врубель. Вообще, ее черты можно обнаружить на многих врубелевских полотнах — даже у Демона, которого художник написал под впечатлением от поэмы Лермонтова.

Лето Врубель с женой проводили под Черниговом, на хуторе, принадлежавшем прежде другому знаменитому живописцу, Николаю Ге. Ге уже не было в живых, но его мастерская еще оставалась в целости, и там Врубель создал несколько знаменитых своих полотен, в том числе «Царевну Лебедь». Днем он работал, облачившись в длинную белую блузу, а вечером лежал на садовой скамейке под старым вязом, погруженный в свои фантазии.

Вся фантазия Врубеля на полотнах не умещалась, приходилось искать для нее другие выходы. Скажем, однажды художник пришел в гости в костюме отставного унтер-офицера и умело загримированный. Целый вечер он прекрасно играл свою роль и развлекал собравшихся армейскими анекдотами. В другой раз на хуторе Ге он вместе с гостями нарвал в саду множество роз и украсил ими весь дом.

Картины Врубеля не спутаешь ни с чьими другими. Люди, близко знавшие художника, вспоминали, что даже какой-нибудь незначительный орнамент он умудрялся нарисовать по-своему. Но своеобразие врубелевского стиля большинство современников не одобряло. Произведения Врубеля, которого в наши дни считают гением, оставляли у них впечатление чего-то растрепанного, сумбурного.

Растрепанность в данном случае вовсе не обязательно понимать в прямом смысле — как непричесанность, неприглаженность. Правда, оперение Лебеди действительно как-то клубится. Но это потому, что зритель присутствует при сотворении чуда: птица вот-вот полностью превратится в царевну. Кроме того, на взгляд художника, каждый предмет состоял из бесчисленного множества деталей, изгибов и изломов, выступов и впадин, которые следовало непременно изобразить.

Но зрители не обладали врубелевским видением. Они не верили, что лепестки цветов, кружева, ткани и перья могут выглядеть так, как писал их Врубель. Поэтому знаменитую ныне картину художник в свое время продал за весьма скромную сумму.